"Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения", Фредрик Бакман
Бакмана прочитала почти всего — начиная с его дебютного романа «Вторая жизнь Уве». Потом — «Здесь была Бритт-Мари», «Медвежий угол». И вот — «Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения». Предвкушение. Ожидание. И полное разочарование.
Чуть ли не с первых страниц ощущение абсолютного провала. Яма. После которой не хочется к этому автору обращаться.
Начнем с того, что непонятно на какую аудиторию эта книга рассчитана. Для взрослых — слишком много подробных сказочных включений со всякими ворсами, Волчьими Сердцами и прочими Миамасами и Просоньями. Для детей — переизбыток сниженной лексики вроде «гребаный» и «твою мать». Юмор на уровне кавээновской самодеятельности и всяких «Камеди клабов». Видишь, где автор тужится и пыжится, чтобы тебя рассмешить, но несмешно — хоть тресни.
Как вам, например, такие опусы: «Печь плюшки — дело серьёзное, это вам не в тапки срать», — сказала бабушка, которая сроду ничего не пекла. И которая, надеялась Эльса, не станет использовать тапки для подобных целей". Или — «Весь фокус в том, что ни один человек не является полностью говнюком, но и совсем не быть им тоже не может. Важно стараться быть как можно меньшим говнюком — но это как раз самое трудное в жизни». Вот такая немудреная философия.
То же и со слезами — очень уж Бакман старается разжалобить, выжать из читателя слезу. Но не выжимается. Потому что — не верю! К тому же — затянуто, многословно. Скучно. Дочитала с трудом.
И, что самое странное, в его биографии эта книга была второй — между тонкими и атмосферными «Вторая жизнь Уве» и «Здесь была Бритт-Мари». А впечатление, что автор просто исписался…
Читатель библиотеки № 198 им. Б. Пастернака
Чуть ли не с первых страниц ощущение абсолютного провала. Яма. После которой не хочется к этому автору обращаться.
Начнем с того, что непонятно на какую аудиторию эта книга рассчитана. Для взрослых — слишком много подробных сказочных включений со всякими ворсами, Волчьими Сердцами и прочими Миамасами и Просоньями. Для детей — переизбыток сниженной лексики вроде «гребаный» и «твою мать». Юмор на уровне кавээновской самодеятельности и всяких «Камеди клабов». Видишь, где автор тужится и пыжится, чтобы тебя рассмешить, но несмешно — хоть тресни.
Как вам, например, такие опусы: «Печь плюшки — дело серьёзное, это вам не в тапки срать», — сказала бабушка, которая сроду ничего не пекла. И которая, надеялась Эльса, не станет использовать тапки для подобных целей". Или — «Весь фокус в том, что ни один человек не является полностью говнюком, но и совсем не быть им тоже не может. Важно стараться быть как можно меньшим говнюком — но это как раз самое трудное в жизни». Вот такая немудреная философия.
То же и со слезами — очень уж Бакман старается разжалобить, выжать из читателя слезу. Но не выжимается. Потому что — не верю! К тому же — затянуто, многословно. Скучно. Дочитала с трудом.
И, что самое странное, в его биографии эта книга была второй — между тонкими и атмосферными «Вторая жизнь Уве» и «Здесь была Бритт-Мари». А впечатление, что автор просто исписался…
Читатель библиотеки № 198 им. Б. Пастернака
Когда прочитана
1 октября 2019 года
Изображение
Изображения нет
Нет комментариев