В одном из прекраснейших «райских уголков» мира — на острове Корфу — вспыхивает страстная любовь грека, преуспевающего бизнесмена Андроса Янаки к белокурой нежной англичанке Марион. Но в результате коварных интриг они разлучаются на долгие годы. Марион помолвлена с другим. Но неожиданно она вновь встречает Андроса…

— Честно говоря, я не знаю, что они задумали, но, во всяком случае, Джозеф согласился со мной: следует подождать до будущего года. Он тоже считает, что мы должны лучше узнать друг друга. — Марион замолчала, тщательно подбирая слова. — Думаю, Джозеф сомневается так же, как и я. О, он влюблен в меня. Мы нравимся друг другу — это нас объединяет. Но я просто еще не знаю, выйдет ли у нас что-нибудь. Помимо всего прочего, мы оба будем некоторое время заняты. Я начинаю работать в лондонском отделении фирмы. Кстати, Джозеф тоже приедет в Лондон в ноябре. А сейчас он в Греции, но его отец планирует приобрести новые служебные помещения в Сити на Сент-Мери-Экс. Это недалеко от места моей службы. Таким образом, мы сможем часто видеться. А до той поры будем пользоваться услугами почтового ведомства и телефонной службы.

Кэл Кармоди, красавец мужчина, для женщин все равно что мед для пчел — сладкая необходимость. Но самому ему нужна только Дейзи: упрямая, рыжеволосая, необычайно привлекательная женщина, у которой подрастает сын…

Она указала ему рукой на кресло. Кэл не сел, а подошел ближе к кровати. Он слегка прихрамывал, и Дейзи было больно это видеть. Когда-то она сама решила прекратить их отношения. Она не хотела связываться с человеком, который развлекается получением призов на соревнованиях. Такой человек должен быть отчаянным, надменным и самонадеянным, а такое сочетание означало опасность. Зачем лишние неприятности, когда жизнь и так принесла много горя?

Эрленд Лу (р. 1969) – популярный норвежский писатель, сценарист, режиссер театра и кино, лауреат ряда литературных премий. Роман «Наивно. Супер» – самая известная его книга, написанная от лица тридцатилетнего героя, переживающего «кризис середины жизни», – переведен уже на дюжину языков и везде, в том числе и в России, встречен с восторгом. Эта обаятельная и иронично-сдержанная вещь сродни хорошей примитивной, «наивной» живописи – на первый взгляд просто и смешно, всмотришься – умно и трогательно, и детали, при общей кажущейся простоте, выписаны точно и мастерски.

Собака тянет меня в южную сторону, к парку, который находится в нескольких кварталах от нашего дома. По дороге она всё обнюхивает и время от времени останавливается, чтобы пописать. Она облила все, что только возможно. Вообще-то я никогда не мог понять, что люди видят в собаках. Обычно говорят, что собаки такие умные. Что у них развита интуиция и они могут предупредить о том, что ещё только должно произойти. Они предупреждают об обвалах и несчастных случаях. Может быть, так оно и есть.

Ей следовало забыть Дэмиана. Они не виделись два долгих года, но Элизабет знала, что никогда не сможет полностью освободиться от него, ей всегда казалось, что не все еще между ними кончено. Она была уверена, что однажды они встретятся вновь. Но он погиб, и она поняла, что никогда уже больше не увидит его. Так почему же он продолжает звать ее? Вопреки здравому смыслу в глубине души она верит, что он жив…

— Я запомнил не много, но казалось, будто на земле воцарился ад… а потом всё провалилось в пустоту. Я не помню ничего из того, что было после. Когда я снова пришёл в себя, выяснилось, что я потерял память. Я не знал ни кто я, ни что со мной произошло. Шанталь была там, она сказала, что я её муж, у меня не было причин не верить ей. — Он повернулся к Элизабет, беспомощно разведя руками. — Почему я должен был сомневаться в её словах? Я не помнил её, но в ней было что-то знакомое, и я почувствовал, что видел её раньше. В течение нескольких месяцев я был абсолютно неподвижен, весь в бинтах с головы до ног. Она ни на час не оставляла меня. Когда бы я ни открыл глаза, она всегда была рядом. Именно она пыталась воскресить мою память, рассказывая всё обо мне — то есть об Иве… о его детстве, семье, работе, о замке. Моя память была точно пустая кассета. И она записывала на неё воспоминания, которые мне не принадлежали, но она не знала, что я не Ив. Видишь ли, я не мог говорить, у меня было сожжено горло. К тому же всё, что Шанталь видела, это лишь пара глаз.

«Мулей» — трагикомедия самого популярного норвежского писателя современности, автора таких бестселлеров, как «Наивно. Супер» и «Во власти женщины», «Лучшая страна в мире» и «У», «Допплер» и «Грузовики „Вольво“». По мнению критиков, это его лучшая книга со времен мегахита «Наивно. Супер» — такая же человечная, такая же фирменно наивная и в то же время непростая.

Родители восемнадцатилетней Юлии погибли — разбились в самолете над Африкой, успев послать ей прощальный SMS. Теперь она живет одна в большом доме в престижном районе Осло, руководит польским кафельщиком-гастарбайтером Кшиштофом, участвует в любительской постановке театра Христианской гимназии, катается с подругой на лошадях и мечтает покончить с собой. После первой неудачной попытки норвежская столица оказывается ей тесна — и вот Юлия отправляется странствовать по миру. Не переставая вести дневник, начатый по совету ее психотерапевта, она увидит Брюссель и Бангкок, Париж и Канары, Лондон и Мадрид и, наконец, сядет за штурвал самолета…

Когда я проснулась, ласковой бабушки уже не было, у меня обгорели ноги и пятки и я услышала голоса Констанции и психогейра! Они, пока я спала, устроились на лежаках через несколько рядов от меня. Меня они не видели и думали, что могут болтать не таясь, поскольку все норвежцы уехали в Анфу праздновать 17 мая, да и вообще норвежцы не ломятся на нудистские пляжи. Лежать голяком среди других голых людей любят только норвежцы с придурью, а среди норвежцев, которые приезжают на Канары, таких почти нет. Которые с придурью ездят в более причудливые места. Так мне кажется. Короче, я долго потихоньку подслушивала Констанцию с психогейром. В основном, они ворковали как обычные влюбленные, но мне это доставляло много радости. Констанция несколько раз повторила, что она и не подозревала, что секс может быть так прекрасен, что она всегда считала все эти ахи насчет траханья глупостью и бахвальством, но теперь она понимает, что имелось в виду, и как жаль, что сейчас они здесь не одни. Психогейр от удовольствия урчал как кот. Он до того разнежился, что ответил: «А почему бы и нет», когда Констанция чуть погодя сказала, что если они здесь обоснуются надолго, ей придется завести себе лошадь. Правда, после «почему бы и нет», психогейр добавил, что в таком случае ей бы неплохо, наверно, закончить местную норвежскую гимназию. Если я получу лошадь, то доучусь в гимназии, пообещала Констанция. А потом брякнула, что надо бы позвать её родителей с сестрой приехать повидать их. Вот дурочка. Я так поняла, что психогейр начал работать в некоей «Скандинавской клинике». Это означает, что он вдобавок еще и лечащий врач. Если врач он такой же фиговый, как психолог, то это опасно для жизни людей. Я должна позвонить в клинику и предупредить их. Я слушала их треп не меньше получаса, но потом стала думать, как мне выпутаться из этого переплета. К тому же мне хотелось писать. В конце концов я решила не мудрить. Высунула голову из-за спинки лежака, взглянула прямо на них и сказала: «Привет, ребята». Они прибалдели, но Констанция быстро взяла себя в руки, кинулась ко мне и расцеловала. Психогейр успел состроить скорбную мину, изображая встревоженного опекуна, спросил: «Ну, Юлия, и как у нас дела?», но я только подняла указательный палец, как он быстренько сообразил, что впредь ему стоит помалкивать. Тогда он спросил, давно ли я тут лежу, и я ответила, что с утра. Тогда он поинтересовался, спала ли я, и я сказала, что да, задремала, но проснулась с полчаса назад. Они молча переглянулись, а я сказала, что мне надо отлучиться в туалет. Вчера вечером мы вместе ужинали. Констанция в восторге от моего появления, психогейр более сдержан. Думаю, его тяготит, что он так и не сумел постичь меня до конца, в то время как я читаю его, словно открытую книгу. Он весь как на ладони передо мной. Констанция, конечно, этого не видит. Она вообще видит только то, что ясно как день. Для неё психогейр — конь, на котором можно скакать, с которым можно разговаривать, но у которого к тому же есть деньги, причем за ним не надо убирать навоз и подмешивать ему в корм глистогонное. Вряд ли она могла устроиться удачнее. Приятно смотреть, какая она счастливая. Она обрела свою собственную жизнь, у неё порозовели щеки и появился новый блеск в глазах. Они та еще парочка. Одна не в состоянии постичь простейших механизмов в душе другого, второго специально учили копаться в тайных чувствах и помыслах людей, но он мало что в этом понимает. Я терроризировала психогейра весь ужин. Стоило ему упомянуть что-нибудь, имеющее отношение ко мне и моим переживаниям, пусть даже самое косвенное, как я угрожающе поднимала указательный палец, и психогейр затыкался. Иногда я поднимала палец, когда он говорил о совершенно других вещах, просто из вредности. Я его выдрессирую как попугайчика. Будет еще есть у меня с руки. Констанция не поняла, что я пальцем подаю сигнал, но заметила жест и под конец вечера спросила, отчего я покачиваю пальцем, когда Гейр говорит? Психогейр хотел откланяться после ужина, но я сказала, что по случаю 17 мая нам надо пойти куда-нибудь выпить, и Констанция загорелась, будто и не догадывалась, что, оказывается, люди иногда ходят в бар выпить пива, и она мгновенно уломала психогейра, так что мы прошлись по нескольким норвежским и шведским пабам, выпивали и танцевали и остановились только когда Констанцию вырвало в огромный горшок, похожий на пепельницу, которую керамистка Рената подарила маме с папой на то Рождество, когда они хороводились с Томом, незадолго до того, как папа заставил Тома порвать с ней. Всегда одно напоминает другое, и даже когда тебе только восемнадцать лет, ты уже в плену этих подобий и сравнений, которые заставляют тебя думать о минувшем. Я была такая пьяная и такая довольная, но пепельница керамистки Ренаты всё испортила, и я ушла, и психогейру пришлось одному стирать рвоту с платья Констанции. Дома в номере я попробовала пособирать пазл, но не смогла найти ни одного углового кусочка, распсиховалась, но потом улыбнулась, видя, что этот пазл с белками таки будет сущим проклятием, как я и рассчитывала.

Первая любовь у каждого своя. Кто-то вспоминает о ней с улыбкой, кто-то с печалью и досадой. Юная библиотекарша Лара Брэдли несет свою первую любовь сквозь годы. Она была еще школьницей, когда брат привел в дом друга – Габриеля. Симпатичный парень сразу занял все ее мысли… на целых тринадцать лет.

На кухне было так же уютно, как раньше. При виде старинного шкафа с тумбочками на него нахлынули воспоминания о том времени, когда они с Шоном были совсем молодыми. Он помнил, как вкусно кормила их Пегги Брэдли. Помнил то бесконечное лето, когда они готовились к экзаменам, смеялись, слушали музыку любимых групп и временами подшучивали над Ларой. Это была веселая и беззаботная юность. В те дни казалось, что так будет всегда...

Егор чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Каким образом эта дурацкая пятидесятирублевка попала в карман его рубашки? Ведь он точно знает, что не брал чужих денег! Но ровно настолько уменьшилось содержимое кошелька мамы, и теперь все в доме считают его вором. Хорошо, Егору есть кого попросить о помощи! Илья — верный друг и настоящий сыщик, раскрывший уже несколько преступлений, — обещает в ситуации разобраться. И первым делом предлагает взять под наблюдение… няню маленького Петьки, брата Егора. Уж очень подозрительно ведет себя эта респектабельная дама…

Остроумов резко жестикулировал, на чём-то настаивая или угрожая, а няня смотрела на него с откровенной неприязнью и страхом. Вот она достала телефон, начала с кем-то говорить — точнее произнесла всего несколько слов и снова спрятала мобильник в карман толстого, домашней вязки джемпера. Еще несколько мгновений и, швырнув на землю окурки, оба вошли в комнату. «Наверное, деньги не поделили, — раздумывал скрывавшийся за гаражом Илья. — Интересно, удалось Саше что-нибудь записать? Когда я проделывал этот трюк с Вертом, у нас ничего не получилось, правда, по вине Верта. А здесь может возникнуть другая проблема — фанерная перегородка помешает записать разговор на диктофон. Но в любом случае, даже если всё получится, в суде запись рассматривать не будут, поскольку она добыта незаконным способом. Зато мы узнаем кое-что новенькое о планах преступников».

Встретив на краю дачного поселка раненого молодого человека, Света Акулиничева и Таня Панкратова и предположить не могли, что перед ними самый настоящий вампир. Но оказывается, даже вампиры способны на благородные и отважные поступки. Юноша сообщает девочкам о грядущем часе Х – времени, когда откроются врата царства ночи. Чтобы предотвратить это страшное событие, необходимо найти некий магический кристалл, но Кристиан ранен и не в силах этого сделать. Девочки соглашаются помочь этому странному незнакомцу…

— Думаете, я всегда была ободранной крысой, прозябающей у чужой кормушки? Виною всему моё разбитое сердце… — Она вздохнула. — Раньше я умела наслаждаться жизнью. И до обращения, и после, когда стала вампиром. Бессмертие дает женщине существенные преимущества — не надо бояться появления новых морщин, выдергивать по утрам седые волоски. Ах, девочки, скоро вы поймёте, как быстротечна молодость и как легко увядает красота! Став вампиром, я осознала суть своего предназначения — в моей власти было дарить избранным вечную юность! Конечно, не каждый достоин такой чести, и пришлось много поездить по миру, отбирая кандидатов на бессмертие. Когда появился кинематограф, а потом и телевидение, работать стало легче — красивые люди оказались на виду, к ним можно было присматриваться, разглядывая крупные планы, и неторопливо отбирать лучших.

12 новелл, покорившие мир: за четыре года с момента выхода в свет эта книга уже переведена на 29 языков. Наконец и на русском! В своем первом сборнике новелл Анна Гавальда, по праву снискавшая себе славу «нежного Уэльбека» и новой звезды французской словесности, ярко и проникновенно рисует перед читателем самую обыкновенную жизнь, внешняя прозаичность которой скрывает в себе несметные сокровища потаенных желаний, страхов, грез и обид, а главное — любви в самых разных ее проявлениях. Нужно только уметь их разглядеть, и удивительное окажется рядом. И самая незатейливая, на первый взгляд, история с легкой руки автора может неожиданно обернуться фарсом или стать подлинной трагедией. Полные мягкой иронии лаконичные житейские зарисовки и портреты совсем не «героических» героев завораживают читателя психологической глубиной и эмоциональной насыщенностью стиля.

Она бежит в аптеку. Не в ту, куда ходит обычно, — в другую, подальше от дома, где её не знают. Входит, такая вся из себя равнодушная: «Тест на беременность, пожалуйста», а сердце бьется сильно-сильно. Она возвращается домой. Она не спешит. Она растягивает удовольствие. Вот он, тест, в её сумочке, на тумбочке в прихожей, а она суетится по дому. Она пока еще хозяйка положения. Складывает белье. Идет в садик за ребенком. Болтает с другими мамашами. Смеется. У неё хорошее настроение.

В «Маленьком оборвыше» Гринвуд убедительно показывает, как нищета и бродяжничество толкают людей на уголовные преступления.

Прирожденная честность и порядочность постоянно борются в Джиме с дурным воздействием ужасающих условий, в которых ему приходится жить. В конце концов Джим скатывается на скользкий путь и начинает промышлять воровством.

Но только ли сам Джим виноват в этом? Всем ходом повествования автор доказывает, что виноват не только он. Отчаянная бедность отца, бесконечные раздоры в семье, избиение Джима вечно пьяной мачехой — всё это вынуждает его бежать из дому и начать жизнь бродяги. Беспризорный мальчуган ночует с товарищами в катакомбах или в фургоне перевозчика, а иногда и на сырой земле. Днём он промышляет на ковент-гарденском рынке, воруя что попадет под руку или питаясь отбросами. Счастливый случай помогает ему выбраться из бездны и начать честную трудовую жизнь.

В тот день, когда я заболел, Рипстон и Моульди пошли гулять, а я остался в фургоне. У них от вчерашнего дня сохранилось несколько пенсов, и они пообедали хлебом с патокой, я же ничего не ел с обеда субботы. Я весь горел и дрожал; язык у меня пересох, глаза болели, голову ломило, точно кто-нибудь бил по ней колотушками. На моё счастье, в фургоне было немножко соломы, и товарищи предоставили её всю в моё распоряжение. Но я никак не мог улечься как следует: сколько я ни встряхивал свою соломенную подушку, она оставалась слишком низкой для моей отяжелевшей головы.